Это график, созданный на основе упоминаний Чернобыля в крупных русскоязычных медиа: Meduza, «Новая газета» и «Коммерсантъ». На нем отмечены события, повлиявшие на рост таких упоминаний в течение последних десяти лет. Верхние точки графика связаны с лесными пожарами в зоне отчуждения, выходами зарубежного мини-сериала «Чернобыль» (2019) и российского фильма «Чернобыль» (2021). Приблизительно одинаковый интерес медиа вызвали захват Чернобыльской АЭС российскими войсками в ходе полномасштабного вторжения в Украину и релиз видеоигры S.T.A.L.K.E.R. 2: Heart of Chornobyl.

Тема чернобыльской аварии заслуживает большего внимания, чем медиа и общество уделяют ей в последние годы. Ведь утечки радиации в России происходили и после 1986 года, пусть не столь масштабные. «Мирный атом» косвенно связан и с тем, что после начала войны в Украине все чаще стали звучать угрозы применить ядерное оружие — ведь атомные электростанции являются побочным продуктом создания ядерного оружия.

Последствия катастрофы в Чернобыле были серьезными. Из-за аварии на ЧАЭС оказались загрязненными 140 тыс. квадратных километров территории СССР, где жило около 7 млн человек. К 2020 году в России насчитывалось 1,7 млн «чернобыльцев». Оценки количества дополнительных смертей разнятся: по данным МАГАТЭ — около 4 тыс., по версии Greenpeace International — сотни тысяч.

Разброс между данными широкий, потому что МАГАТЭ — организация, продвигающая «мирный атом». Возможно, в ее интересах — недооценить ущерб. К тому же считать жертвы трудно. Можно выяснить, сколько ликвидаторов аварии погибло от лучевой болезни. Но почти невозможно доказать, что раковая опухоль — следствие того, что человек в детстве попал под радиоактивные осадки. Статистика Всемирной организации здравоохранения однозначно говорит, что в пострадавших от аварии регионах люди болеют онкологическими заболеваниями значительно чаще, чем в среднем по стране.

Помимо ущерба здоровью тысяч людей, катастрофа вызвала мощные социальные последствия. Михаил Горбачев называл ее одной из причин распада СССР. Этим Чернобыль сильно отличается от другой крупнейшей аварии, которая произошла на комбинате «Маяк» на Южном Урале в 1957 году. Третья по по масштабам после Чернобыля и Фукусимы катастрофа не вызвала такого потрясения, хотя и загрязнила территорию, где жило 270 тыс. человек.

Одна из возможных причин этой разницы в восприятии двух аварий связана с понятием «культурной травмы». Американский социолог Джеффри Александр определил ее как «результат острого дискомфорта, проникающего в самую сердцевину ощущения сообществом собственной идентичности». С точки зрения ученого, даже если с группой людей случилось что-то ужасное, культурная травма не возникает автоматически. Чтобы это произошло, пострадавшие должны публично заявить о своем опыте, возложить на кого-то ответственность и добиться признания от более широкой аудитории. Только так возможно сформировать новый господствующий нарратив и основанную на нем коллективную идентичность.

Чернобыль подорвал доверие советских людей к государству, на которое они привыкли опираться. Радиацию невозможно увидеть или почувствовать, а приборов для измерения не хватало даже ликвидаторам. Люди были вынуждены полагаться на информацию от властей — поступавшую с опозданием, противоречивую или лживую. СМИ в первые дни молчали. Независимой экспертизы не было. Граждане не понимали, что происходит. Слухи множились. Стресс нарастал. Круг тех, чья психика оказалась под ударом, стремительно расширялся, ведь никто точно не знал, какие территории загрязнены, а на ликвидацию аварии власти отправили сотни тысяч людей.

В Украине и Беларуси общество переложило ответственность за катастрофу на советский строй и использовало культурную травму для формирования национальной идентичности (хотя в Беларуси власть Лукашенко препятствовала этому). В России, где ностальгия по СССР сильнее и многие не хотели винить родное государство, официальные медиаисточники настаивали, что авария — результат ошибок отдельных исполнителей, а не системного кризиса.

После катастрофы государство не спешило увековечить ее память — слишком сильной была ассоциация с провалом руководства. Советская пресса, освободившись от цензуры к концу 1980-х годов, начала публиковать разоблачения о Чернобыле. Однако первый мемориальный комплекс в Москве появился только в 1993 году, после распада СССР.

Ликвидаторы катастрофы смогли добиться признания и компенсаций, потому что уже спустя несколько месяцев после аварии они объединялись в ассоциации и вели общественные кампании. Их главный успех — закон «О социальной защите граждан, подвергшихся воздействию радиации», принятый в 1991 году. До конца 1990-х именно эти организации издавали книги памяти, устанавливали памятники и проводили годовщины.

В 2000-х власти РФ перехватили инициативу. Кульминацией стала встреча президента Дмитрия Медведева с ликвидаторами в 2011 году, на которой он вручил награды и заявил, что «государство должно окружить их [ликвидаторов] заботой». На следующий день он вместе с президентом Украины Виктором Януковичем принял участие в мемориальной церемонии на ЧАЭС и заложил фундамент памятника ликвидаторам. В 2012 году 26 апреля стало официальным Днем участников ликвидации радиационных аварий вместо установленного в 1993 году Дня памяти погибших в радиационных авариях и катастрофах. В 2017 году на Поклонной горе в Москве власти открыли монумент ликвидаторам Чернобыля, фактически сделав его частью мемориального комплекса «Парк Победы».

Современный нарратив вторит советскому. Государственная пропаганда делает акцент на подвиге, сравнивает ликвидаторов с героями Великой Отечественной войны. Ликвидатор из книги лауреатки Нобелевской премии по литературе Светланы Алексиевич «Чернобыльская молитва» объяснил недостатки этого подхода: «Не пишите о чудесах советского героизма. Они были… Чудеса! Но сначала — халатность, безалаберность, а потом чудеса. Закрыть амбразуру… Грудью на пулемет… А что в принципе не должно быть такого приказа, об этом никто не пишет». Фокус на героизме, таким образом, мешает осмыслению трагедии и замалчивает судьбы жертв, которые не были ликвидаторами.

Контроль за памятью о Чернобыле выгоден для российского бюджета. В 2015 году власти убрали больше 500 населенных пунктов из официального списка радиоактивно-загрязненных территорий и уменьшили меры социальной поддержки, опираясь на собственные данные, что радиационная обстановка улучшается. Хотя замеры, которые проводили специалисты Greenpeace, показали, что называть эти районы безопасными не всегда корректно. Ликвидаторы молчали. Если в 2004 году на митинги против монетизации льгот (то есть выплат вместо бесплатного проезда, путевок в санатории, лечения и так далее) от них выходили тысячи человек, то потом представители ассоциации ликвидаторов сходили на прием в администрацию президента и перестали протестовать.

Травма Чернобыля в России осталась непроработанной. В будущем это грозит тем, что при повторении кризиса общество не справится с последствиями забытых страхов. Это доказывают радиационные аварии на Южном Урале в 2017 году и в Архангельской области в 2019-м. В обоих случаях граждане не доверяли запоздалым и противоречивым заявлениям властей, а СМИ и соцсети проводили прямые параллели с Чернобылем. Эти инциденты были небольшими. Более серьезная авария может вызвать массовую панику и крах доверия к государству.

Помнить о Чернобыле важно не только из уважения к пострадавшим. Сколько бы атомщики ни рассказывали о новых, более совершенных технологиях, россияне никогда не будут по-настоящему в безопасности, пока не разберутся с культурной травмой. Для этого важно вспоминать неприятные детали о прошлом и честно говорить о современной ядерной индустрии.